конкуренция!» – с усмешкой подумала я, но решила: пусть я займу самое последнее место, но задирать подола и оголять задницу ни за что не стану.
Сбежавши со сцены, Агнешка почему-то бросилась на шею ко мне, а не к Воцеху или Давиду. Она обняла меня с жаром, и я сквозь тонкую ткань моей блузки явственно ощутила её горячие мокрые груди, кольцо на пупке и твёрдую костяшку лобка. Первое движение моё было отстранить её от себя, но я испугалась, что она тога возьмёт и повиснет на шее Давида, поэтому я прижала её к себе и подождала, пока она успокоится. Меня спас от неё Войцех. Он взял её рукой за плечо, оторвал от меня и протянул ей стакан джина с тоником, с плавающими в нём кусочками льда.
Сольные танцы меж тем продолжались, а я теперь уже завоевала Давида и танцевала с ним. Я тоже была вся мокрая, как курица, и я ловила себя на том, что мне тоже хочется расстегнуть свою платьице-блузку, заголить зад и завязать её на животе узлом, но я никогда бы не сделала этого ни для кого, разумеется, кроме своего мужа.
Когда подошел следующий тур, всё вокруг меня было словно в тумане.
Помню был конкурс: «Танец с меняющимися партнёрами». Нас всех участниц, по очереди запустили в танцзал, и мы, одна за другой, прошлись вокруг арены переходя из рук в руки нескольким специально для этого приглашенным партнёрам. Когда луч пистолета выхватывал из темноты какую-то пару из числа участниц, и их изображение выводилось на большой экран, толпа воплями выказывала своё одобрение. В шуме и гаме я не могла определить, кто оказался впереди, а кто отстал. Я уже была в полузабытьи от всего выпитого.
– Что Вы будете петь, под караоке или под живой оркестр? – спросил меня тот же посланник ведущего, что спрашивал и о танце.
– Под живой... – ответила я и запнулась, чувствуя, что язык у меня мне не подчиняется.
Теперь это красавчик показался мне таким соблазнительным, что я его чуть не поцеловала. Однако я вовремя удержалась и спросила его деловито:
– А ваш оркестр может... играть джаз?
– А вы спросите их сами, – отвечал мне молодой прелестник.
я, покачивающейся походкой, пошла к оркестру и остановилась перед ним на несколько секунд, привести в порядок чувства и собраться с мыслями. Потом я поманила рукой дирижера и, когда он наклонился ко мне, я спросила у него на ухо:
– Маэстро, вы играете джаз?
– Конечно! – отвечал он мне с приятной улыбкой, – мы же профессионалы.
– Тогда я буду петь джаз... – сказала я и, подумавши, уточнила: из репертуара Уитни Хьюстон, Билли Холидей, и Эллочки Фитцджеральд.
Он улыбнулся и закивал головой со словами:
– Конечно, конечно! А что именно Вам сыграть?
Я назвала три самых известных песни, которые я лучше всех знала.
– Вы же русская, – сказал мне вдруг дирижёр, – не желаете ли спеть что-нибудь русское?
Я была озадачена:
– Что именно? – спросила я его.
– Ну, «Калинку» или «Катюшу»... отвечал он неуверенно, и меня осенило:
– Хорошо, сделаем так: сначала я пою три песни из Уитни Хьюстон, Билли Холидей и Эллы Фитцджеральд, потом вы создаёте мне джазовый фон на тему «Калинки», а я пою на эту тему импровизацию...
К моему удивлению, глаза у него загорелись, и маэстро воскликнул:
– Великолепно! Попробуем! Но чтобы Вас не обвинили в том, что Вы поёте не одну, а сразу четыре песни сделаем так: мы не будем делать паузы между песнями, и одна постепенно перетечёт в другую. В джазе это вполне возможно.