дверь — на диване была постель, но уголок одеяла был аккуратно отогнут, а под ним никого не было. Где мама? Я не то чтобы всполошился, но быть в «непонятках» тоже не люблю.
В туалете и ванной ее нет — сам оттуда иду. Прошел на кухню — пусто... Остается последний вариант — тихонько приоткрыл дверь в большую комнату (там Тома постелила отцу). Упс! Картина маслом — мама лежит рядом с Петром Иванычем, довольно тесно к нему прижавшись и сладко спит, а судя по тому, что на рядом стоящем стуле лежат женские трусики и бюстик, нижнего белья на ней нет!
И это моя образцово-показательная мама! Учительница русского языка и литературы! Всю жизнь учившая детей (а меня круче всех!) «разумному, доброму, вечному»!
Конечно, мы с ней взрослые люди и она имеет право на личную жизнь, но чтобы вот так — в первую же ночь после знакомства... Я не ожидал. Нет, я не разочаровался в своей мамочке, как кто-то мог бы подумать — все десять лет после смерти отца она вела «монашеский» образ жизни. А уж сейчас, после моих-то «выкрутасов» с Томой — кто я такой, чтобы ее осуждать! Нет, просто был удивлен и все... Я тихонько прикрыл дверь и пошел досыпать.
Встали все где-то после двенадцати — сегодня суббота и никому никуда не надо ехать или бежать. Тома с мамой сварганили завтрак (не зря же роднуля тащила тяжелые сумки с продуктами «родному сЫночке»!))). За завтраком похмелились — не зря же я вчера столько «алко» взял: и виски и ликер отнюдь не закончились — ну не пьющие (ну не настолько пьющие) мы люди... Мама за завтраком села на противоположный от дяди Пети конец стола и не смотрела ни на него ни (что странно) на меня. В основном все молчали, но в конце, когда перешли к кофе, Тома объявила, что мы все вместе идем в цирк — на дневное представление. Что? А, билеты — ерунда, супруга администратора нашего цирка — ее постоянная клиентка, не надо никаких билетов!
В цирке было шумно и весело — в основном от того, что на дневные представления ходят в основном дети. Они с радостным смехом и восторгом встречают даже самые неказистые номера и заражают своим восторгом взрослых. Я не особый любитель манежей и поэтому смотрел больше не туда, а на маму. Петр Иваныч умудрился как-то сесть рядом с ней, а Томка (спецом, не иначе!) плюхнулась рядом и отрезала мамуле «путь к отступлению». Все же во время представления мама немного «отошла», раскраснелась, начала улыбаться — еще бы, она была в родной стихии — ее, как и всю жизнь в школе окружали дети!
В антракте, мама устремилась в «дамскую комнату», отмахнувшись от Томки и взглядом показав мне: «За мной!». Я. воспользовавшись Томкиным замешательством, поспешно продефилировал вслед за роднулей. Она конечно ни в какой туалет не пошла, а утащила меня в фойе за большую кадку с каким-то экзотическим южным растением и разрыдавшись, бросилась мне на грудь... Я растерялся... А мамуля лила из глаз слезы и захлебываясь истово «каялась»:
— Алешенька! Прости меня, дуру старую! Вот ведь, столько лет терпела и не удержалась-таки... Напилась вчера и... Я ведь сама к нему пришла — да, сама! И не отводи глаза — я знаю, ты утром нас видел, знаю! Тоже не спала уже...
Я был в ступоре: моя строгая мама каялась передо мной, мальчишкой-сопляком, которого она родила, вырастила и воспитала! Я крепко обнял роднулю и начал поцелуями сушить слезинки на таком милом и знакомом
Два прапорщика 
webmaster@3iks.ru