сбегал за шапкой. Вернувшись, нашарил в кармане ключ. Дальше — проще. Затащил её в дом и положил на диван. Занёс сумки. Судя по одиноким домашним тапочкам, она жила одна, да и еды в сумках маловато на двоих. Телефона в доме не оказалось. И по дороге телефонных будок я не заметил. Может к соседям сходить. Ладно, попробую привести её в сознание сам. Так, трясти нельзя, вдруг сотрясение мозга или сломано чего. Я принёс стакан воды, набрал в рот и пыхнул на неё. Фу! Помогло.
— Я дома. — Покрутив головой, констатировала она. — Очень закружилась голова. Как ты меня донёс?
— Глупый вопрос. Волоком, за шкирку.
Глаза её округлились. — За шкирку?! — Она смешно обиженно запыхтела.
Я присел и зачем-то поцеловал в сжатые губы.
— Шучу я, шучу. На руках, как маленькую нёс. Уронить боялся. — Я погладил её по голове. — Лежи пока. Слушай, а тебе на работу, наверное, сообщить надо?
— Не надо. Я с ночной смены и завтра у меня выходной. Вот, зашла в магазин, хотела обед приготовить.
— Это не беда, я мигом, что-нибудь состряпаю. Можно похозяйничать на кухне?
— А удобно? Мало того, что домой на руках принёс, так ещё и еду готовить?
— Будем считать, что это плата за причинённые мне неудобства. Я ведь тоже есть хочу.
Иду на кухню, открываю холодильник, а там, как в песне «зима, пустынная зима», есть только яйца. Заглянул в морозилку. Картина чуть веселей, но размораживать долго. А это что? Печень? Пойдёт на крайний случай.
— Что ты там гремишь? Я же всё купила. Посмотри в сумках.
Я вывалил на стол содержимое пакетов. Тат действительно было из чего готовить. Мой выбор остановился на кусочке свинины. Всё остальное я убрал в холодильник. Дальше уже не было никаких проблем. Почисти, нарезал, пожарил, засыпал, перемешал, посолил, поперчил. И вот, через двадцать с небольшим минут, на больших тарелках красовались эскалопы с жареной картошкой и солёными помидорчиками, которые я обнаружил в кладовке.
— Вот. — торжественно поставил я тарелки перед Настей на столик. — Для полного набора только красного вина не хватает.
— А кедровочка подойдёт? В трюмо, в баре.
— Подойдёт, конечно!
— А тебе можно? — Спохватился я уже наполнив рюмки прозрачной красновато-коричневой жидкостью.
— Давление не повысится, а значит и кровоизлияния бояться нечего. Давай за тебя, спаситель ты мой.
— За твоё выздоровление. — звонко и мелодично прозвенели рюмки, и неожиданно крепкая настойка обожгла горло.
— На спирту? — закусывая вкуснейшими солёными помидорами, вопрошал я.
— Крепка чертовка! Понравилось?
— Не понял. Давай ещё по одной?
— Наливай. Пить так, пить.
После третьей рюмки стало жарко. Сняли свитера.
После четвёртой, мы снова поцеловались.
Я сел к ней на диван, а она положила мне голову на колени. Долго болтали, как обычно, вспоминая забавные эпизоды из жизни. Моя рука гладила ей лицо, губы, шею, сползла по ключице за пазуху, нехотя лаская ей груди, теребила соски. Она не препятствовала, но и не отвечала на ласки. Я даже не заметил, как стемнело. А взглянув на часы, стал собираться восвояси.
— Уходишь? Может быть, останешься переночевать. Поздно уже. Или тебя ждёт кто?
— Товарищ будет волноваться. Надо бы сообщить. Телефон где-нибудь есть?
— Далеко, на соседней улице, и тот вряд ли работает. Пацаны всё время трубку обрывают.
— Может у соседей?
— Не знаю, я. Как-то не сложилось у меня с соседями. Злые они.
— Ладно. Перебьётся мой товарищ. Завтра всё объясню. Ну, что на посошок и спать?
— Если хочешь — налей себе, у меня ещё осталось.
Выпили стоя. Я подошел к ней и поцеловал в губы, крепко,
Увёл маму в туалет 