пузырьков подсказали мне, что дядя Толя ищет среди залежей косметики своей жены что-нибудь, подходящее для смазки. И правда, вернувшись, сосед обильно выдавил на дырочку прохладный крем и снова, теперь уже не осторожничая, резко ввёл в меня палец, который скользнул внутрь легко и глубоко. Он принялся трахать меня, приговаривая, что со смазочкой это совсем другое дело. Я закусил губу и старался смиренно терпеть боль и унижение. Но когда он вошёл в меня уже двумя пальцами, не смог больше сдерживать стоны. Мне казалось, что в мире нет боли сильнее, но знал бы я, как я ошибался и что ждало меня совсем скоро! Что такое настоящая боль, я понял, когда головка его члена упёрлась в мою дырочку и, грубо сминая сопротивление, начала проникать в меня. Я заорал.
— Нет, так дело не пойдёт, ты мне тут весь дом так соберёшь, — дядя Толя остановился, принёс свои трусы и запихнул их мне поглубже в рот.
И всё началось снова. Член входил в меня медленно, но настойчиво. Я сдавался, по сантиметру даря себя хозяину. Его лапы крепко впились в мои бёдра, помогая Толе погружаться всё глубже. Я был уничтожен невыносимой болью, в глазах было то темно, то вспыхивали разноцветные пятна, текли слёзы, рот, плотно заткнутый трусами, наполнился слюной. Я мычал что-то нечленораздельное, извиваясь и выгибая спину. Я чувствовал себя жертвой на вертеле, который всё больше распирает моё естество. Он проник в меня полностью, силой и напором до конца погрузив своего гиганта в мою попу, замер на мгновение и начал ебать меня, сначала медленно, а потом всё больше ускоряя толчки. Другой конец стола, к которому я был привязан, в такт его движениям постукивал по стене. Дядя Толя иногда склонялся, почти ложась мне на спину, чтобы подсунуть руки и полапать мои пышные сиськи, елозившие по столешнице. Он сжимал и мял их, больно щипал за сосочки, заставляя меня жмуриться от боли.
Всё это было почти невыносимо, но где-то далеко-далеко, на границе сознания, я обнаружил неведомую до сей поры сладость удовольствия от того, что я принадлежу мужчине, что мой хозяин имеет меня, используя моё тело для собственного удовлетворения, что его член скользит во мне, заставляя его постанывать от удовольствия. Он наслаждался, делая меня девочкой, и я, несмотря на боль, был счастлив чувствовать себя шлюхой, дарящей себя, полностью подчинённой желаниям своего господина. Неодолимая волна наслаждения охватила меня и я почувствовал, что кончаю. Из моего возбуждённого члена толчками стали выплёскиваться струйки спермы. Я застонал. Кайф был намного сильнее, чем обычно, синхронно с брызгавшей из меня спермой сокращалась дырочка. Сосед задвигался быстрее, глубоко насаживая меня, так, что всё поплыло перед глазами... Он крепко схватил мои булочки, зарычал, и я почувствовал, как он взорвался, заполняя меня горячей влагой. Хозяин ещё долго стоял, тяжело дыша и совершая теперь уже неглубокие ленивые толчки, желая до последней капли излить свою страсть. А когда он закончил, освободив меня от своего плена, я ощутил, как из меня тонким тёплым ручейком медленно потекла его сперма...
Сосед получил от меня всё, что хотел, и я дал ему всё, что мог. Обрезав ножницами скотч, он освободил меня. Я поднялся, еле удерживаясь на подгибающихся ногах. Дядя Толя смерил меня взглядом и, пристально глядя в глаза, чеканя каждое слово, словно зачитывая приговор, произнёс:
— Ты. Теперь. Моя. Шлюха.
Это был не вопрос, а констатация неоспоримого факта, но я посчитал необходимым ответить, словно закрепляя его право собственности:
Замученная дочь (Главы 1 - 6) 