отстойника, что находилась вне крепости, у реки, под охраной стрельца.
В подпоясанном кушаком, длиннополом темно-синем кафтане, вооруженный саблей служивый, понуро, ходил взад-вперед, пряча чело от палящего полуденного светила под примятый спереди войлочный колпак.
— А ну стой! Чего надо?! — грозно проговорил он, увидев направляющуюся к нему девушку с кувшином.
Света долго выбирала тактику появления перед стрельцом, мысленно перебирая в голове самые эффектные позы. Ее выбор пал на шедевр Доминика Энгра «Источник». Она хоть и не была обнажена, и кувшин у неё не проливался, но, искусно изогнув стан, Светка добилась желаемого.
Несмотря на грозный вопрос, суровый взгляд стража растаял, осталось только проворковать:
— Водицы колодезной княжне принесла! Можно?
Сказала, словно прожурчала, и глаза долу, обязательно долу, как прабабками завешено.
— Нельзя, красавица! — ответил стрелец, дрогнувшим в неуверенности голосом. — Воевода не велел...
— А где он, воевода-то? — сотворив на лице саму невинность, спросила Светка. — В крепости! На заду, поди, у него глаз-то нет! Жара, какая! Марево кисельное с самого утреннего часа стоит! Разве тебе не жаль княжну?! Ведь молоденькая!
— Точно, на заду глаз нет! — усмехнулся, добитый лаской стрелец, расправляя усы. — А ты, кто такая, шустрая, будешь?
— Посадская я. Оленька. Стрелецкого десятника Полозова сестрица младшая...
— Петра чё ли?
— Его, служивый, его...
— Ну, иди... Только быстро! Напоишь и назад...
— Ага, скорехонько мы...
Света, мышкой, сиганула в яму, радуясь, что и среди надзора за арестантами попадаются добрые люди. Не перед всяким нужно чудеса на сводах небесных творить — Богородицы радужные покрывала казать, и перстом указующим грозить. Вполне достаточно улыбнутся и станом вильнуть.
— Глаша, ты тута? — тихо спросила она, после солнечного дня привыкая глазам
и к кромешной темени и хлюпая ногами по воде, что набежала в глубокую яму, близкую к реке.
— Здесь, я Светка! О дичь-камень не поранься... Он, там, острым углом выпирает.
Глаша сидела на полусгнившей соломе, обхватив руками колени. Её длинная, иссиня-черная коса свисала до низа — концом кисточкой на пальцы босых грязных ног.
— Ну, прямо Алёнушка в печали! — воскликнула Светка, увидев своего секретаря-референта в депрессивном образе, наряде из трех платьев — льняном, атласном и парчовом, капустой, навздёваных на девичий стан.
— Кит сказал, что так княжне положено...
— Сказал! Ты и рада стараться. А сам-то он, где?
— Да, я толком и не поняла. Нужно, — изрёк, — для Змея зарубки во времени оставить. Что я не одна, и здесь имеется кому за мной присмотреть... — Глаша протяжно вдохнула. — Изрёк, словно погрозил, и исчез... Уже неделю нет.
— Не переживай. Змей весточку получил, стало быть, и Кит скоро объявится. А сейчас, мы с тобой в сауну, а!
— Смеешься?
— Нисколечко! Прошу...
Света приложила ладонь к земляной стене с грязными потеками влаги и откинула словно штору. Повеяло жаром.
Перед ними, в инфракрасных лучах, открылась финская баня — посередине, квадратом, на жаровне уложен дичь-камень, рядом с пологом, позолоченное ведерко с водой и из того же металла ковшик на длинной ручке.
— Светка! Ты волшебница!
— А, пустяки. Чего сидишь, княжна?! Отмокать быстро...
— Наверху стрелец...
— Он сейчас божью коровку рассматривает. Внимательно, внимательно! И будет пялиться ей под крылышки, покудова я чего другого не пожелаю. Вот! У Змея научилась...
Света щёлкнула пальчиками — на другой стороне ямы вода превратилась в слюду.
Сдергивая с Глаши платья, она считала — раз, два и три...
— Прямо луковица! Самое время горючую слезу обронить. Потом, такие же наденешь, но чистые. Ну, барышня, лягайте животиком на полати...
— Скажешь, тоже! Барышня! Что я голая, что ты!
Они засмеялись, вспоминая, как Кит со Змеем сидели в салоне мадам
Оплеуха от феминистки 
webmaster@3iks.ru