Пахнуло дурманом, аромат полевых цветов разлился по комнате. Она явилась ниоткуда, присела возле моей кровати на корточки, улыбнулась.
На первый взгляд, она не была красавицей — из-за ненакрашенной рыжести, ощущение полного отсутствия бровей, ресниц. Густо усеянное веснушками лицо, вздернутый нос, ярко-красные губы. Но глаза! Синевой, словно озера, они смотрели на меня, влажно блестя в ночи.
Огненно-рыжие волосы нежданной гостьи длинными локонами рассыпались по обнаженным плечам. Лоб украшал обруч с височными кольцами, червонного отсвета.
Она встала, давая мне увидеть её всю — зацелованную солнышком девичью грудь, живот, стройные ноги и меж них пушок — пожаром.
— Ты кто? — спросил я.
— Сполоха, — ответила она и протянула ко мне обе руки. — Поднимайся! Красная горка ждет, пойдем.
— Не многовато ли красного? — ответил я и повернулся на бок, к ней спиной. Снова засыпая.
После банкета, в честь дня рождения Гелены, - главного редактора, где я работаю её любовником и, по совместительству, журналистом, внештатным сотрудником, - ужасно болела голова. Перебрал с горячительными напитками, ни красное вино, ни красные голые девицы меня сейчас не интересовали. Я хотел спать...
Подоткнул кулаком подушку и лицом прямо в стебли полыни...
«Откуда весной полынь?», — подумал я. То, что внезапно оказался на залежи, спросонья, до меня не дошло
Сполоха, заливисто, рассмеялась.
— Это тебе наказание, за отказ идти со мной!
Перевернулся на спину, выдохнул.
В ночном небе горели звезды — крупно, серебром. Надо мной висел яркий полумесяц. Сполоха тянула ко мне открытые ладони, звала. Я лениво отдал ей руки, намерено прижав разбитое похмельем тело к земле, но она с легкостью поставила меня на ноги и потянула за собой.
Побежала, побежал и я — в семейных трусах за рыжей обнаженной девушкой.
Заниматься гимнастикой, по утрам и вечерам, было не мое, я предпочитал телевизор, диван, бутылочку пива и женщин, приходящих ко мне, а не походы к ним. В итоге перечисленных предпочтений к тридцати годам у меня выделился животик и нет жены. Впрочем, небольшая пивная мозоль не мешала мне в работе любовником-журналистом, да и в близком общении с противоположным полом, помимо Гелены, не являлась помехой. Но ночные бега за голыми девушками, давно ушли в прошлое. Юное, деревенское прошлое...
Так я думал — оказалось, ушли не навсегда. Я резво, стайером, несся за Сполохой, успевая разглядеть её спину, попу, пятки и то, что мы бежали из июля в апрель...
Тропинка пошла на возвышенность. Сполоха замедлилась. Обогнал, остановился.
— А ты красивая! — сказал я, помогая ей взобраться на горку.
— Красная... — ответила она.
— Горка?
— И горка, и я... красная!
— Устала?
— Я?! Или ты — выдохся?
Сполоха взмахнула рукой, и я увидел себя со стороны. Потного, на ногах порезы, в кровь, от травы — загнанный потертый кобель с вываленным языком...
Ведение исчезло. Я оглядел себя — ничего похожего, молод, бодр и весел. Готовый бежать, как минимум, столько же — положенным путем из весны в лето.
— Ненужно, — ответила она, на мою пионерскую готовность. — Уже пришли.
— Куда?
— К Матери...
— Куда?!! — снова спросил я, оглядываясь.
Сполоха
не ответила, зашла за ворота, оставив их открытыми. Пока она меня отвлекала просмотром самого себя, за моей спиной, на вершине Красной горки, частоколом, выросли хоромы. На востоке занималась красным сполохом заря...
Я вошел, словно меня кто подтолкнул. Частокол из остро-заточенных, ошкуренных и заветренных бревен образовывал идеальный круг. В центре, под навесом стоял квадратный колодец. Столбы, державшие над ним двухскатную крышу, были орнаментированы «хлябями небесными» — волнистыми, зигзагообразными линиями в два продольных ряда, меж ними каплявидные точки. Верхний карниз навеса, полукругом, украшало восходящее солнце с лучами.
Мелкая зараза 