– Я, может, с тобой, Дима, поговорить хотела, при этом, она положила свою ладонь на мою руку, лежащую на песке и слегка пожала её.
– С детьми до шестнадцати, разговоры на тему пионерской любви, вести строго воспрещается, – процитировал я негласный закон для вожатых и убрал руку, внимательно наблюдая за купающимися детьми.
– Дмитрий, вы гад, сами ещё попросите... К нему как к человеку, а он. ..
– «Не жалею, ни зову не плачу. Всё пройдёт, как с белых яблонь дым», милая Танюша!...
* * *
К десяти часам Ксения Николаевна вернулась в лагерь. Проведенная ночь у Сырцова на даче, порядком утомила женщину. Заснули где-то в четвёртом часу и на утренний рейс автобуса опоздали. Пришлось добираться на машине, хорошо за прошлый день дорога подсохла и Юрий Дмитриевич без опаски нагонял потерянное время, чтобы вернуться на работу хотя бы не слишком поздно. Перезвонив с дороги своему помощнику по телефону из машины, он сослался на скверную дорогу из пионерлагеря, пришлось переночевать на даче и теперь он выезжает в город. Уже возле лагеря Сырцов пылко попрощался с Ксенией Николаевной и та выйдя из машины направилась к остановке автобуса, чтобы с приехавшими пассажирами идти к себе в лагерь. Позавтракать она не успела и прошла в столовую, где была встречена Варварой Петровной. С радостной улыбкой та кинулась сервировать обеденный стол и кормить свою начальницу, уже остывающим завтраком. Опасаясь задавать вопросы о причинах её вчерашнего отсутствия, Кузнецова с материнской заботой кружила возле Погодиной, стараясь хоть как-то коснуться её плеча, но заметив глубоко за воротом платья покрасневшее пятно на ключице, сразу догадалась, о причине отлучки Ксении Николаевны. Осмелев, она нагнувшись к плечу Ксении Николаевны быстро поцеловала ту в открытое место и отстранившись с укором посмотрела в глаза начальницы.
– Что это, ты с ума спятила, дура? Да что ты себе позволяешь, идиотка, тебя опять выпороть?
– А и выпорешь, только за счастье приму, матушка моя. Что, думаешь, не знаю с кем ночь провела? Вон он знак блядский на груди, потаскуха! Смотри, а то с Серёженькой повяжем да саму выпорем, лахудру гулящую.
Ксения Николаевна остолбенела, взирая на распалившуюся любовницу. О! Женская ревность, думала она, глядя на разъярившуюся Варьку, на ту, что и глаз на хозяйку поднять не смела, когда Погодина раздевала её в часы их страстных встреч. Впрочем, эта сучка вовремя заметила засос, оставленный Сырцовым, прощаясь в машине.
– Ну, ну уймись, а то и ждать ночи не стану, разложу на столе, да поучу, как с хозяйкой говорить надобно.
– И поучи, поучи, милая! – Передавая в руки Погодиной длинную скалку, Варвара навалилась на край стола и забросив подол на спину, покорно затихла в ожидании расправы.
– Ну так получи, мерзавка, – прошипела тихо Ксения Николаевна оттянув в сторону трусы Варвары Петровны и сплюнув на деревянное орудие резко вдавила его в глубину вагины. Кузнецова лишь стиснув зубы вздыбилась, пристав на цыпочки и дрожащим голосом тихо запричитала при каждом ударе скалки в матку, обильно смоченную влажными выделениями.
Когда экзекуция завершилась и Варвара была отпущена, Погодина ухватив ту за тугой клубок волос на затылке опустила перед собой на колени, опершись за собой руками на стол, расставила ноги и откинув назад голову приказала:
– Давай, как учила, только не сильно, мне и так нынче досталось, а потом я тебе скажу что-то хорошее, только постарайся и заслужи, стерва.
Варвара Петровна, потянула трусы с ног Погодиной и на неё пахнул аромат ночной похоти, смешанный с ароматом мужского одеколона Сырцова.