но вот к нему не пускает. - Это потому, что я его очень люблю, - говорит Лариска. - А ей не все равно, ведь они развелись? - не понимал я. - Да нет, - машет она рукой, - ну как ты понимаешь... - Лариска теребит пуговку у воротника и молчит. - А меня, - говорю, - любишь? - Тебя... - холодно и раздумчиво тянет она, - не надо об этом... если я тебе скажу, то ты, пожалуй... И сидит вся такая чужая, отстраненная и непонятная. Потом оттаяла вроде. ...Утром позавтракали. Сидели. Молчали. Потом я с духом собрался: - Но ведь у нас вроде все хорошо, ты сама говорила... В чем дело-то? - Ни в чем, - отвечает, - неважно! - Ну мне-то можно сказать, - говорю, - сама говорила, что у нас с тобой никаких секретов нет! - Это не секрет, а просто тебя не касается, - а сама в сторону смотрит. - У меня может быть своя личная жизнь или я должна перед тобой отчитываться? - Да нет, - говорю - конечно, не надо отчитываться, но это ведь меня тоже касается! Это и мое дело тоже! И за руку ее взял, повернул к себе. Она дернулась, руку вырывает. Я держу. - Пусти, - кричит, - немедленно! Отпустил. Помолчали. Как ей объяснить? - Понимаешь, - говорю, - мы ведь всегда все друг другу рассказывали. Зачем нам обманывать, я ведь тебе ничего не сделал! Вижу, ее проняло. Опять помолчали. Повернулась, смотрит. - Ты уверен, что этого хочешь? - Да. - Хорошо, - и села, обняв колени. Задумалась. Ну а потом вдруг и выложила: - Я думала у меня это прошло, но вот опять... Я его люблю... Он был такой красивый, такой большой. Мать по сравнению с ним совсем не смотрелась. Подтянутый, всегда в чистой рубашке. И пахло от него замечательно. Когда мать мне его представила Павлом Васильевичем, он засмеялся. Да так здорово, так красиво, мать и сама тоже прыснула, хотя и старалась серьезную физиономию состроить. А потом, через неделю, говорит, что звать его я могу как хочу - хоть Пашка-папашка. И опять же смеется. Ну, я его в папашку и переделала. Я тогда в седьмой класс уже ходила, мне пятнадцать исполнилось - так он мне на день рождения французские духи подарил и сережки с селенитом. Ух, до чего красивые - ни у кого таких нет! И шампанское сам принес. Мы тогда с друзьями и девчонками у нас собрались, а с родителями договорились, что они в кино пойдут. Мальчишки, конечно, вина принесли потихоньку - "чтобы никто не догадался". Но тут-то шампанское! Да еще фирменное! Вот папашка дает! Мать было визжать - мол, рано им еще, а он ей "Почему это рано? Пора!" И сам открыл. "Первый тост, - говорит, - должен отец сказать". И ко мне: "Будь счастлива, котенок! " Выпили они с матерью и ушли... Ну, я к тому времени, конечно, уже и школьные романы с записками, кино и мороженными крутила, и курить пробовала. И с мальчишками целовалась, обнималась, но ничего такого обычно не позволяла, потому что уже как-то раз попробовала - и не понравилось. Это в пионерлагере, когда в пятом классе была. Там и в кис-кис, и в "ромашку" по ночам играли; и в беседке свидания назначали, письма любовные писали. Ерунда это все, конечно, и детство. Так вроде ничего казалось, да и от прыщиков на лице полезно, говорят. Но мальчишки,
Воспоминания 20-я часть 
webmaster@3iks.ru