поверьте мне, очень чувственная женщина, только сами еще об этом не подозреваете. Он вновь приблизился к Вере и вдруг порывисто обнял ее, прижавшись к ней всем телом. – Я хочу, чтобы ты стала моей! – страстно сказал он и впился в Верины губы жестким болезненным поцелуем. Вера запротестовала, подаваясь назад, но Владимир Дмитриевич продвигался вслед за ней, продолжая целовать ее, пока они не уперлись в стол. Вера, которой уже было некуда отступать, еще раз попыталась оттолкнуть от себя Владимира Дмитриевича, но он, подхватив ее под ягодицы, быстрым движением усадил на стол. Она дернула ногами, норовя ударить его, но он успел упредить удар, и, сжав крепкими пальцами ее колени, развел их в стороны, вторгаясь своими бедрами между ними. Вера от резкого движения Владимира Дмитриевича повалилась на спину, ударившись затылком о твердую столешницу. – Не заставляй меня делать тебе больно, – попросил Владимир Дмитриевич, придерживая ее рукой. – Я этого совсем не хочу… Почувствовав, что она перестала сопротивляться, он окинул ее долгим оценивающим взглядом, и, задержавшись на ее груди, сказал: – Вера, подумай сама, каково жить одинокой женщине в нашем жестоком мире… Я буду тебе опорой, и никому не позволю тебя обидеть, только согласись быть моей… Я так тебя хочу!.. И он продемонстрировал ей силу своего желания, прижавшись к ней своим готовым к решительным действиям телом. Вера молча закрыла глаза. Восприняв ее молчание, как согласие, Владимир Дмитриевич, резко выдохнув, быстрыми движениями поднял пышные юбки Веры, оголяя ее стройные ноги. – Ты увидишь, дорогая, увидишь, как тебе будет хорошо! – хрипло шептал он, одной рукой расстегивая брюки, а другой нашаривая у Веры между ног. – Тебе не будет больно, ты же уже не девушка. Почувствовав, как внутрь нее вторгается чужеродное твердое тело, Вера открыла глаза и, подняв холодный взгляд на своего прерывисто дышащего любовника, сказала: – Если вы не хотите быть испачканным, лучше отпустите меня – меня сейчас стошнит… Владимир Дмитриевич на секунду замер, а потом, усмехнувшись и не отпуская ее, наклонился, завернул край вязаной скатерти на лицо Веры, и сказал: – Обязательно отпущу, дорогая, но не раньше, чем закончу, я слишком долго этого ждал… Вероятно, он решил сполна вознаградить себя за долготерпение, потому что заканчивать не спешил… Вере было жарко под скатертью, спина ее начала онемевать от жесткой поверхности стола, но Владимир Дмитриевич все раскачивался и раскачивался над ее телом под жалобный скрип дерева. Вере было не столько больно, сколько противно, словно в нее кто-то с тупой сосредоточенностью вонзал палку от метлы. Наконец Владимир Дмитриевич задергался, натянулся, словно струна, и громко выкрикнув имя Веры, обессиленно навалился на ее грудь, тяжело прижимая Веру к столу. Она еще некоторое время ощущала в себе судорожное подрагивание его опадающей плоти, и, брезгливо сжав мышцы, вытолкнула его из своего лона, ожидая, когда же ее, наконец, оставят в покое. Словно почувствовав это, Владимир Дмитриевич зашевелился. С усилием поднявшись, он убрал скатерть с Вериного лица, и, глядя на девушку затуманенным взглядом, сказал: – Вера, прости мне мою несдержанность, но ты была для меня самой желанной на свете! – Уже «была»?.. – холодным тоном уточнила Вера, разглядывая лицо Владимира Дмитриевича и равнодушно отмечая на нем изменения, вызванные их близостью. – Ну что ты! – поспешил поправиться тот, одновременно приводя в порядок свою одежду. – И была, и есть! И надеюсь, что и дальше так будет… – и он испытывающе глянул на нее. – Посмотрим… – неопределенно сказала Вера, опуская
Папина сисси-дырочка 
webmaster@3iks.ru